29 апреля. В истории немало примеров, когда древние империи и цивилизации, находясь за тысячи километров, вели оживленную торговлю, а на пути торговых караванов возникали целые города, и даже складывались новые государства. Из числа подобных маршрутов можно назвать один из самых известных — "Великий шелковый путь", соединивший Китай и Европу, а позже сменивший его "Великий чайный путь". Значительные передвижения людей происходили по обозначенным торговым маршрутам, но мало кто знает, что на рубеже XVIII-XIX веков существовал и "Великий кандальный путь". Мы уже рассказывали о начале ссылки и предпосылках к ней, а о тонкостях этапной жизни и сопутствующих процессах — в новом материале ИА IrkutskMedia.
По "Великому кандальному пути" не шли торговые караваны и не создавались города и крепости, и вообще этот маршрут имел совершенно другую цель — доставку каторжников и ссыльных в места заключения на территории Сибири и Дальнего Востока. Ссылка в России началась с XVI века и просуществовали вплоть до Октябрьской революции 1917 года.
В привычном понимании ссылка и каторга оформились только в XVIII веке. Это был достаточно сложный и долгий процесс создания единой системы этапирования и содержания заключенных.
До 1823 года главным распределительным центром в Сибири была Тюмень, где этапируемые делали остановку от 2 до 5 недель. Артели — команды заключенных, распределялись по всей Сибири. После реформы Михаила Михайловича Сперанского главным местом распределения этапов и сортировки ссыльных становится Тобольск. За время пребывания арестантов в Тобольской тюрьме, они проходили одну из самых сложных школ — приобретали опыт новой тюремной жизни.
Там же происходило деление арестантов по разрядам и десяткам, над каждым десятком выбирался особый начальник (старший), над всей партией выбирался староста. Приказ о ссыльных утверждал выбор старосты и затем уже ни один этапный офицер не имел право сменить старосту, это право оставалось за артелью арестантов.
Староста собирал подаяния, когда их давали по пути следования. Он же ходил с конвойными по дворам селений, где стоял этап и когда в нем была дневка (по аналогии с ночёвкой). Из Тобольска партии по этапам уже шли разделенные на каторжных, посельщиков (ссыльнопоселенцев) и женские партии. Выходили такие партии из Тобольска с интервалом в неделю, за редким исключением в несколько дней.
В 1832 году командиром отдельного корпуса внутренней стражи генералом Капцевичем, был утвержден новый порядок передвижения каторжных в наручниках, прикованными к цепи.
Ранее ссыльные ходили прикованными к металлическому пруту, который постоянно натирал руки заключенных, более высокие тащили низких, а те в свою очередь тянули их вниз. От постоянного трения на руках образовывались опухоли и раны, вдобавок на прикрепленные к пруту руки нельзя было надевать рукавицы даже в мороз. Во время пути заключенных так же нельзя было отцеплять от прута, до прибытия на этап. Ключ от замка хранился в специальном ящике и был опломбирован, мог быть вынут только по прибытию на этап. Эти обстоятельства приводили к тому, что если заболевал один человек и не мог передвигаться самостоятельно, то приходилось на подводы садить всех прикованных к пруту.
Такой способ этапирования "на прутах" просуществовал с 1824 по 1832 год. После заключенные передвигались каждый в кандалах и наручниках индивидуально или прикованные к общей цепи по восемь-десять человек. Прикованные к общей цепи арестанты нашли способ, как получить возможность передвигаться индивидуально. Они замедляли шаг и нельзя было вычислить, кто тормозил скорость передвижения. В таком случае команда не успевала пройти около 30 верст за день и добраться до полуэтапа на ночлег. На следующий день они проходили такое же расстояние и уже тогда добирались до этапа, где была дневка (отдых). Путь от этапа до этапа составлял около 65 км, между этапами был полуэтап.
Ссыльные. Фото: А.К. Кузнецов, из фотоальбома "Типы и виды Нерчинской каторги", 1888 год..
Долгое время государство не содержало заключенных и обеспечение их продовольствием, лечение и прочие необходимые житейские нужды происходили за счет милостыни и подаяний от местного населения. Тюремная администрация отпускала несколько заключенных на базары для сбора милостыни, однако государство неоднократно запрещало появление "колодников" в людных местах, но тюремная администрация нарушала данные постановления, поскольку альтернативы содержания заключенных попросту не было.
Указы 1738, 1744 годов запрещали заключенным ходить и собирать милостыню в многолюдных местах, но только при императрице Екатерине II была совершена очередная попытка решить эту проблему. Прокурор сыскного приказа Толстой свидетельствовал, что колодники действительно ходят по церквям во время совершения службы, по домам, кабакам, по улицам и торговым местам "в связках и притом пьянствуют, чинят ссоры и просят милостыню с великим невежеством".
"Шатунов" велено было ловить, а с караульных брать штрафы. Но и этот указ не решил всей проблемы. Только с учреждением попечительного общества при Александре I в 1819 году шатанье колодников было остановлено не насильственными мерами, а урегулировано благотворительностью.
К тюремным воротам были привинчены кружки для денег. Такие же кружки были привинчены к кордегардиям (караульное помещение) губернских правлений и церковным стенам. Собранные таким способом пожертвования пошли на улучшение быта и питание заключенных, а остаток уже шел арестантам.
В тюрьмах заводились артельные столы, закупалось все необходимое в дальнюю дорогу, но несмотря на это, заключенным продолжали подавать и не в малых количествах.
Из артельных денег на одного заключенного в день выделялось 3 копейки, остальное шло на одежду. Собственные арестантские деньги забирались на хранение и вплоть до Тобольска у ссыльных были только квитанции. В движение по этапу арестанты получали милостыню или съестные припасы, да и старались различными способами заработать.
Об одном из таких способов приводится в отчете приказа (министерства) "Общего по колодничьей части Присутствия". Где говорится, что из тобольской тюрьмы арестанты выходили обеспеченные всем необходимым. В мешке у него появлялись две рубахи, двое портов, новый армяк — зипун из серого сукна, с желтым или красным тузом или двойкой на спине. На ногах бродни (вариант сибирской обуви), либо "коты" (мелкие башмаки, начиненные бумагой). На зимнее время выдавали тулуп, варежки, на ноги — суконные портянки, на голову — "треух" (шапка на манер башлыка).
Кстати, имущество арестанты нередко перепродавали. Перекупщики были лица из числа конвойных солдат, торговцы-майданщики, крестьяне из ближайших деревень или перекупщики. Известно, что за несколько верст до больших губернских городов на встречу партии ссыльных выезжал бойкий на язык купец, который обыкновенно оказывался приказчиком или поверенным купца, который получал казенный подряд на поставку арестантам зимней одежды.
Молодец этот обычно находился в дружеских отношениях с конвоирами и офицерским составом, поэтому дела свои вел с арестантами только с их разрешения. Он предлагал продать имеющиеся на них теплые полушубки, полученные в предыдущем губернском городе. Давал он немного, но наличными деньгами и при этом брал даже крепко подержанные полушубки, заменяя их рваньем.
Затем эти полушубки шли на следующие подряды и закупки. Заключенные после прибытия в очередной город получали новую одежду взамен своей "износившейся". Арестанта наказывали обыкновенно избиением за "утерю" вещей, но снабжали новой.
"Проматывание" вещей существовало на протяжение всего XIX века. Более того продавались даже кандалы: заключенный мог поменять свои кандалы весом 10-12 фунтов (1 фунт = 453 грамм) на более легкие 4-5 фунтовые у сибирских барышников (торговец, ростовщик). Барышники за такой обмен доплачивали по договоренности.
Такая "новая" одежда была несколькими днями куплена у этой же или предыдущей партии. От таких коррупционных схем государство несло большие расходы. В плюсе оставались заключенные, конвоиры и купцы. Несмотря на попытки государства исключить попадание денег к заключенным, конвоиры были наиболее заинтересованными в наличие звонкой монеты у этапируемых.
Уголовник с выбритой головой. Фото: А.К. Кузнецов, из фотоальбома "Типы и виды Нерчинской каторги", 1888 год
Нередкими были случаи, когда офицер этапа держал на своем участке кабак и давая из личной выгоды "свободу" партии, он заставлял ее пропивать все свои деньги. Особенно арестанты отдавались разгулу в случаях, когда впереди ожидал богатый крупный город.
Партия старалась подгадать свое пребывание в крупных городах, таких как Екатеринбург, Тюмень, особенно в праздники Рождества и Пасхи, поскольку в это время пожертвования были особенно велики. Для этого этапные арестанты подкупали офицеров, чтобы их пока не выпускали из города дальше по этапу. Коррупцией пропитаны были все — от рядового конвоира до этапного офицера.
До Тобольска партии ссыльных двигались в полном составе: женщины и мужчины шли вместе. Большинство женщин в Сибирь шли за поджоги или убийства детей, оба эти преступления были связаны с ревностью и поэтому позволяли их характеризовать как женщин пылких страстей.
Женщины-преступницы имели особое душевное свойство, которое мешало им любить одного на такой долгий срок, какой полагался для перехода партии. Этапная любовница особенного желания к супружеским узам не выказывала, да и редко оставалась верной тому, кто первым покорит ее преступное сердце, и даже тем, кто покажет свою доблесть и бережливость, которая, как правило, часто обозначала туго набитый карман.
Так, нередко можно было наблюдать картину, как за партией этапируемых тянулись подводы, на которых сидели мужчины и женщины, по две и три пары, оплатившие извозчика в складчину.
Но были и случаи, когда слабая характером женщина становилась жертвой для солдат. На полуэтапах (ночёвках) женщины по уставу спали в солдатской караульне. Впрочем, были случаи и постоянных отношений между женщинами и солдатами, которые могли приобретать форму гражданского брака.
На этапах благодаря подкупу мужчину могли подселить к женщине, но стоило это от 1 до 3 рублей в среднем. Некоторые арестанты шли на хитрость: они подкупали в крупных тюрьмах фельдшеров и просили задержать их в тюремном замке до прихода следующей женской партии, к которой их приписывали.
Редкий каторжник или ссыльный мог обеспечить женщину на протяжение всего пути. Значительные траты были связаны с оплатой подводов, взятками солдатам и офицеру, да и на харчи майданщику уходило в два раза больше.
Партия после выхода из Тобольска устраивала в своей среде "артель", которая контролирует всю жизнь и устройство быта во время этапного пути. Возглавлял артель староста, которого выбирали из числа заключенных, также назначались откупщики и майданщики.
Староста в своих руках держал артельную казну, которая собиралась из денег, полученных за откуп и право исключительной торговли. На эти деньги староста с согласия артели и ее разрешения покупал всякие льготы у этапных начальников. К примеру: право пропеть "Милосердную" и собрать с попутной деревни милостыню и припасы на артель; право сходить в баню на этапе, иногда искупаться в реке; сбегать в кабак откупщику; снять кандалы "на честное варнацкое слово"; нанять еще одну подводу, куда садились слабые и больные.
В среде заключенных российских тюрем XIX века существовало понятие "варнацкого слова", нарушать которое было недопустимо. Основание его лежит на тех обещаниях, какими руководствовались купцы, вверяя под честное слово свой товар возчикам. В исторической литературе описываются многочисленные случаи, когда заключенные "варнаки" под варнацкое честное слово уходили на некоторое время из тюрьмы или этапа, чтобы побывать на важном семейном событии, отдать долг или даже помочь администрации тюрьмы отыскать беглого. Начальники российских тюрем или конвойные брали "варнацкое слово" как самый надежный залог-гарантию.
Староста — главное звено между артелью и этапным офицером, он угождает офицеру и в тоже время отстаивает права артели. Если между артелью и офицером устанавливались добрые отношения, то дорога становилась легче и быстрее для всех. В таком случае офицеру не приходилось делать значительную часть положенной работы, поскольку даже сбежавших артель отыскивала самостоятельно. За сбежавшего арестанта конвойной команде назначались строгое наказание.
Поверка ссыльных. Фото: А.К. Кузнецов, из фотоальбома "Типы и виды Нерчинской каторги", 1888 год
Тогда появился обычай "меняться именами" на этапах. Если не удавалось найти сбежавшего с этапа заключенного, каторжники могли найти ему на замену другого человека, давно скрывающегося в лесах или среди старожильческого населения.
Обычно "замена" на этапах происходила добровольно, помыкавшись по сибирским лесам, да еще и зимой, новый каторжник соглашался отправиться в путь с этапом, а где-нибудь в Иркутске назывался своим настоящим именем и оставался в тюрьме на казенных харчах вплоть до выяснения обстоятельств.
Таким образом солдаты и офицер избегали наказания, поскольку выяснить, где произошла "подмена" лица чаще всего было невозможно.
Майданщики — особая категория людей из каторжников, которые выполняли роль мелкого торговца среди арестантов партии и посредника между администрацией конвоя и заключенными. Майданщиками и откупщиками становились самые предприимчивые каторжане и ссыльные, которые сумели накопить небольшой капитал и выкупить право откупа.
Откуп приобретался у артельного старосты после общего одобрения артелью. Деньги, полученные за откуп, шли в общую кассу. Если партия была большая (80 и более человек), то откупщиков было несколько, иногда в особо больших партиях по 200 человек происходило еще более мелкое деление. Несколько человек могли отвечать за азартные игры, другие за харчи и выпивку, причем предоставлять все эти удовольствия нужно было по первому требованию артели. Все необходимое майданщик доставал через солдат по курсу, который предлагал служивый. Например, если штоф водки стоил 80 коп., то солдат за него брал 1 руб. 60 коп.
Пропившийся каторжник мог набрать в долг у майданщика значительные суммы и в таких случаях расплачиваться приходилось ремеслом или ждать крупных городов. Припасы майданщики пополняли в деревнях, трактирах. Иногда откупщиков выбирали только на часть пути от Красноярска до Иркутска, затем производились новые торги. Стать майданщиком иногда обходилось от нескольких рублей до десятков, и это не считая постоянных взяток конвоирам.