Авария на Чернобыльской АЭС случилась 29 лет назад – 26 апреля 1986 года, но ее отголоски слышны до сих пор. На ликвидацию последствий данной катастрофы отправились 1,2 тысячи человек из Иркутской области. Сейчас из них осталось в живых 648 спасателей, рассказал в интервью ИА IrkutskMedia подполковник в отставке, председатель Иркутской областной общественной организации "Союз ветеранов и инвалидов Чернобыля" Александр Панфилов. Во время устранения последствий катастрофы спасатель помог сохранить старинную икону. За участие в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС он был награжден медалью "За боевые заслуги".
— Александр Николаевич, каким образом Вы оказались в Чернобыле?
— В то время я был оперативным дежурным штаба ГО Иркутской области, находился в трехэтажном укрытии на Кайской горе. Мне поступил звонок: "Готовься, на вторник тебе заказали билет в Киев". Тогда я и представить себе не мог, что меня отравят в Чернобыль, так как только с отпуска вышел. Это был 1987 год – следующий год после аварии. Что нужно было сделать, чтобы отправиться в Чернобыль? Необходимо было две фотографии 3х4, потому что там мне предстояло получить документы, и успеть пройти медицинскую комиссию. Фотографии я сделал на нашем рынке, а с медкомиссией не получилось: в понедельник госпиталь не работал, а остальным оказался не нужен.
Улетел я в Чернобыль в июле 1987 года, где сразу стал направленцем на особую зону от оперативной группы ГО СССР. Попал непосредственно на атомную электростанцию. Войсковая часть 06407. Начальники сказали, что я должен станцию знать лучше, чем все остальные. С 30 августа начал каждый день ездить туда. Когда я прибыл на станцию, выяснилось, что мой предшественник вообще не осуществлял работу на АЭС. Он отправлял водителя, который забирал отчеты и отвозил их в оперативный отдел. Постепенно я стал вникать в суть дела, узнал, сколько помещений уже обработали.
На службе у меня никогда не было прозвища. Я был либо просто Панфилычем, либо батей – так меня называли солдаты.
— Была ли возможность отказаться от поездки?
— Нет. У военных такого не бывает. Тогда была обстановка военная, мы прибыли в Чернобыль, каждому дали по пистолету. Я приехал туда с должности начальника штаба ГО. Информация хоть какая-то, но была. К тому же я обладал определенными знаниями и навыками по радиационной опасности. Я ехал туда не новичком, а вполне разбирающимся в данном деле человеком. До этого я учился в Москве во ВЦОКе (Высшем центральном офицерском корпусе). Там на это дело тоже обращали внимание.
— Какую работу выполняли во время ликвидации аварии?
— Дел было невпроворот. В самой станции нужно было собирать мусор, а он ведь радиоактивный. На улицу выносили в коробах, которые затем вываливали в могильники. Позже выяснилось, что на станции был грузовой лифт, но им не пользовались. Солдатики с 62-й отметки, то есть с высоты 62-х метров, на носилках тащили вниз радиоактивный мусор. Кстати, вся техника, которая была там, пришла в негодность. Ни одна машина не заводилась. Практически вся электроника выходила из строя.
К химии мы относились с прохладцей. Это мягко сказано. Когда достали приборы ДП-5, они у нас сразу все вышли из строя. На наших танках были приборы ГО-27, которые сработали очень хорошо. По ним мы сориентировались, что в Чернобыле был высокий уровень радиации.
Первое время мы не имели понятия, как можно остановить машину посреди проезжей части. Старались съезжать на обочину, чего категорически нельзя было допускать в зонах радиоактивного заражения. Тем самым поднимали пыль радиоактивную, которая разлеталась повсюду. Допустим, ее не было в пяти метрах, а ты остановился на обочине, ветер подул немного – заразился еще больший участок местности.
К 7 ноября мы готовили к запуску третий блок, поэтому надо было все продезинфицировать, везде убрать все светящееся. Быстро пролетела первая неделя, я пришел к начальнику и сказал ему: "Тут мы подтягиваемся, что-то делаем". Открытые распределительные устройства не работали. Крупные объекты на тот момент уже перестали функционировать. Начальник пообещал дать мне инженеров для того, чтобы они осмотрели все и определили, какой объем работ необходимо сделать. Тогда на место приехали полковники. Они поселились в будке – больше их не видел. Два часа я провел на открытых распределительных устройствах. Кабели внизу, кабели вверху – везде стойки. По окончании работ вышел, сел в машину, поехал на обед. Прихожу в столовую и не попадаю в дверной проем. Что-то не то со мной было. Остался без обеда, пошел к машине, сел, сказал водителю, чтобы вез домой. Попросил приехать за мной в половину пятого и отвезти на планерку, потому что не знал, смогу ли дойти или нет до оперативной группы.
Во время планерки я дважды терял сознание, говорили сослуживцы. Когда сдал дозиметр, оказалось, что я нахватал ни много ни мало 3,65 тысячи рентген. Анализы крови, которые брали у нас каждую неделю, конечно же, ухудшились. Непонятное происходило. Что тогда со мной случилось, не знаю. Попал я как раз под двойное воздействие – и высокочастотное поле, и радиацию. Через некоторое время пошел на поправку. Затем меня перебросили на организацию ночных смен, поскольку мы выбивались из графика. Однажды в темное время суток тоже пришлось побывать в зараженном месте. Подхватил большую дозу радиации. Спустя пару дней меня сняли со станции. Далее расскажу интересную историю. Один из бойцов, приехавший из Чечни, спрятался в тягаче, который находился рядом с главным корпусом. На протяжении долгого времени он там спал. Меня попросили вытащить его оттуда. Определенные навыки, как открыть тягач, как попасть в его середину, у меня были, ведь в прошлом я служил танкистом. Взял нужный инструмент, залез туда, а он лежит без сознания. Быстренько вытащили парня наверх, положили в машину и отвезли в Киев. Для того чтобы спасти бойца, медикам пришлось отрезать ему руку – ту, которой он к броне прикасался.
В то же время я сказал начальнику, что "лишних" надо со станции убрать. Но для этого нужно было собрать всех начальников цехов, которые принимают людей, и командиров подразделений, которые выделяют людей. И тогда сказали, что снимут с меня не только погоны, но и голову, если что-то пойдет не так. А я ведь ломать ничего и не собирался. В результате проведенной планерки мы сократили рабочую смену на 168 человек.
— Было ли страшно?
— Такого не было, чтобы сказать слово "страшно". У нас спасатели, медики, учителя – это люди не состояния души, это диагноз. Спасатель никогда не задумывается о том, что его может подстерегать, что может с ним случиться, – он тут же бросается помогать. Вот я оказался таким же парнем.
— В каких условиях там жили?
— Я жил в двухэтажном деревянном доме. Солдатик был у нас, который мыл везде полы, чтобы пыли не было. Жили мы нормально, а кормили нас как на убой. Я на станцию приезжал, на холодильнике меня всегда ждал пузырек элеутерококка. Его смешивал с минералкой и применял внутрь – целый день можно было бегать спокойно. Когда силы покидали меня, пил настойку эту.
— Как обстояли дела с питанием?
— Нас кормили в столовой на станции: там были блюда на выбор. Также мы кушали в столовой, которая находилась рядом с нашими домами.
Трудностей больших не было, кормили хорошо. Хочу сказать, что можно было кушать яблоки, но не целиком, а только мякоть. Всем говорили, что на кожуре оседала пыль, а в семечках собиралась радиация. Рыбу разрешали тоже ловить. Когда варили ее, два раза меняли воду. Косточки убирали в сторону. В озере даже специально разводили рыбу. Ее раз в два дня подкармливали. Ловили рыбу в основном на иглу.
— Откуда привозили продукты?
— Все привозили из "чистой" зоны, а также из других районов Украины, Белоруссии и России, которые тогда были в составе СССР.
— Какая у вас была одежда?
— Ходил в обычном солдатском комбинезончике. У меня были брюки и гимнастерка, а также респиратор. На голове носил кепку.
Зеленого цвета респираторы мы выбросили через несколько часов после прибытия, потому что дышать было невозможно. После этого работали без них. Солдаты снимали гимнастерки, комбинезон надевали практически на голое тело, а он уже весь был пропитан радиоактивной пылью. Через какое-то время стали осознавать это. Были молодые – думали, что нам все нипочем.
— Куда вывозили радиоактивные отходы?
— Рядом с Чернобылем было организовано 28 могильников. Рылись ямы, куда сбрасывали все, в том числе и технику, и скот.
Александр Панфилов, Фото с места события собственное. Автор фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
— Как следили за состоянием радиации в своем организме?
— У меня всегда с собой было два прибора: один – в верхнем кармане, а второй – в нижнем. Роба была солдатская, рабочие комбинезоны. За первую неделю я сменил две пары ботинок. В той обуви, которая была, я уже не мог зайти на территорию атомной электростанции. Там стояла специальная рамка, как только наступал на нее, она начинала свистеть. Необходимо было мыть ботинки. Я раза три или четыре протирал их, однако меня жалели и все равно пропускали. Спустя столько лет я замечаю одно: у меня растут такие ногти, которые нельзя взять обычными ножницами. Теперь пользуюсь китайскими кусачками.
— Каким образом связывались с родными и близкими?
— По телефону звонил раз в неделю и сообщал о том, что живой. Письма не писали, так как они бы с Украины шли минимум две недели.
— Когда вернулись домой?
— 1 ноября 1987 года я уже был в Иркутске. Жена с радостью встретила. К тому же сын возвращался из армии. От него пришла телеграмма, что надо встречать. Поехали за ним.
— Рассказывали близким истории о том, как ликвидировали аварию?
— Конечно, родные всем интересовались. Да и хочу сказать, что долгое время после отставки работал учителем ОБЖ в школе №45. Про Чернобыль у меня для детей всегда были истории. Проводил комплексные уроки и с химиками, и с физиками. Я даже учил детей при плохом самочувствии. Они знали, что, если я клал руку на стол и оттопыривал мизинец, им нужно было надавить на палец и дать таблетку, которая находилась у меня в кармане. Запивал ее и проводил занятия. Когда ученики встречают меня, говорят своим детям, что я у них был учителем. Каждый раз остановятся и обязательно спросят: "Как ваше здоровье?"
— С момента ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС прошло немало лет. Что сейчас вспоминаете?
— Все вспоминается. Водитель у меня изумительный был. Поднимались тогда в любое время. И днем, и ночью машина у него находилась в хорошем состоянии.
Когда проезжал через населенные пункты, мне становилось жутко. Нигде никого не было: ни собак, ни кошек, ни детей, ни людей. Разве что две-три старушки стояли с одним дедулей и беседовали. Все остальное – тихо, глухо как в танке. Для меня это было в определенной степени шоком. На обочину съезжать было нельзя. При мне дороги промывали два раза в сутки. Лейкой ходили и поливали, чтобы пыль не поднималась. Возвращаясь от соратника из Монголии, я увидел, что впереди меня бежала большая лиса. Эти животные были огромные. В домах водились крысы, которые в три-четыре раза превосходили обычных. И все из-за радиации. Птиц, конечно, не было. У меня дома есть фотографии, на которых изображено гнездо аиста. Осенью 1987 года аист прилетел его проведать. Это означало лишь одно: весной птицы должны были вернуться. Рядом с входом в нашу баню, где мылись каждый день по несколько раз, ласточки свили гнездо. Им даже удалось там вывести птенцов. Все было заброшено: пустовали большие дома. В то время по своей глупости мы не знали о том, что в туалете, помимо унитаза, может стоять биде.
— Подвиги там совершали?
— В жизни меня спасает то, что благодаря мне удалось сохранить икону. В Чернобыле стояла большая церковь. Откуда я узнал об этом? Однажды бабка шла и собирала яблоки, на что я ей сказал, что их есть нельзя. Солдатики-то ходили с ножичкам, и, пока им не попадалось яблоко с дырочкой, они другие яблоки не трогали. Снял шкурку, наполовину разрезал, семена выбросил, потому что там радиация собиралась. Мякоть можно было употреблять в пищу. Но бабуля сетовала на то, что ей нечем своего деда кормить. Он не мог ходить. Я сводил ее в столовую, договорился с девчонками о том, чтобы бабулю накормили и дали ей пищу в посуде, которую она могла деду принести. Когда мы шли по улице, я показал ей, где живу, и она рассказала небольшой секрет. Ее дед не просто лежал, а лежал на иконе, которой было больше 300 лет. Как-то вечером она прибежала ко мне и сообщила о том, что к ним пришел какой-то военный – прапорщик – и забрал реликвию. А ведь батюшка оставил икону деду, поскольку только он мог сохранить ее. Я прибежал к начальнику, который через некоторое время отправил на место группу наблюдения. Проследили за тем прапорщиком и его соратниками: они уже через реку переехали и почти добрались до того места, где им предстояло продать икону. Их там сразу всех накрыли. Бабка тогда сказала: "Раз ты икону спас – Бог тебя спасет". Я уже, в принципе, дважды был на грани, чтобы оказаться на том свете, но выкарабкивался – это было уже после возвращения домой.
— Не жалеете ли о том, что вас отправили на ликвидацию последствий данной катастрофы?
— Нет, нисколько. Мой предшественник только находился на своей должности, но ничего не делал. А так я вмешивался, что-то начинало двигаться с мертвой точки. Жалеть об этом не привык.
— Какие награды получили за участие в ликвидации Чернобыльской аварии?
— Мне вручили грамоту от Госкомиссии за то, что знал практически все на Чернобыльской АЭС. Получил единственную медаль – "За боевые заслуги". Трижды меня представляли на Орден "За службу Родине в Вооруженных Силах СССР", но так и не наградили им. Знак "За трудовую доблесть" тоже не дали. Насчет этого я не расстраиваюсь.
— Как сказалась на вашем здоровье поездка в Чернобыль?
- Там у меня все было нормально, за исключением профессиональных заболеваний. Насморк появился на второй день, кашель – в первый. Это давило очень. В основном у меня пострадала сердечно-сосудистая система. Суставы болят, почки стали отказывать. В госпитале пролежал один месяц в 1990 году, и уже ждал приказ о своем увольнении. Но затем меня потянуло на подвиг. Тогда случился ураган в Иркутске. Загорелись склады. Запасов воды не было, я кинулся туда и спас Ново-Ленино от взрыва емкостей с распарителями. За это меня наградили Орденом "За личное мужество".
— Александр Николаевич, расскажите, пожалуйста, про союз ветеранов и инвалидов Чернобыля.
— Сейчас о нас мало кто вспоминает. Это я говорю вам как председатель областной общественной организации "Союз ветеранов и инвалидов Чернобыля". Стою у ее руля уже семь лет. В общей сложности наш союз существует в пределах двух десятилетий.
За семь лет я похоронил восьмерых иркутян-чернобыльцев. Всего из Приангарья призывалось 1,2 тысячи человек. В настоящее время в живых осталось 648. Почти половина бойцов уже на том свете.
Чернобыльцы, Фото с места события собственное. Автор фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
— О чем сейчас мечтаете?
— Хочу дожить до 30-летия со дня Чернобыльской аварии, почтить память тех, кого уже нет с нами. Одна моя знакомая из Иркутской области ездила в Чернобыль и работала там в столовой, чтобы девчонок не отправлять. В позапрошлом году она умерла...
С возрастом приходит осознание того, даром ты прожил жизнь или нет. Прикинешь: то сделал нормально, тех спас, этих спас... Вроде недаром, ведь кого-то научил... В общем, не жалею...
Справка: ПАНФИЛОВ Александр Николаевич родился 21 марта 1945 года в деревне Орлецы Холмогорского района Архангельской области. В 1966 году окончил Харьковское гвардейское танковое училище. Служил в Германии, Карелии, Монголии и Усолье-Сибирском. После этого был назначен начальником гражданской обороны Ленинского округа Иркутска, откуда ушел на пенсию в звании подполковника в 1990 году. Затем работал завхозом в школе №45. Спустя год – в 1992-м – стал учителем ОБЖ. И только через девять лет он покинул стены общеобразовательного учреждения. До ухода на заслуженный отдых работал инженером по охране труда. В настоящее время возглавляет Иркутскую областную общественную организацию "Союз ветеранов и инвалидов Чернобыля". У Александра Николаевича трое детей, шестеро внуков и одна правнучка, а в браке со своей супругой он состоит уже 50 лет, не так давно отметили золотую свадьбу.
