Александр Панфилов после ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
Дел было невпроворот. В самой станции нужно было собирать мусор, а он ведь радиоактивный. На улицу выносили в коробах, которые затем вываливали в могильники. Позже выяснилось, что на станции был грузовой лифт, но им не пользовались. Солдатики с 62-й отметки, то есть с высоты 62-х метров, на носилках тащили вниз радиоактивный мусор.
Кстати, вся техника, которая была там, пришла в негодность. Ни одна машина не заводилась. Практически вся электроника выходила из строя.
К химии мы относились с прохладцей. Это мягко сказано. Когда достали приборы ДП-5, они у нас сразу все вышли из строя. На наших танках были приборы ГО-27, которые сработали очень хорошо. По ним мы сориентировались, что в Чернобыле был высокий уровень радиации.
Первое время мы не имели понятия, как можно остановить машину посреди проезжей части. Старались съезжать на обочину, чего категорически нельзя было допускать в зонах радиоактивного заражения. Тем самым поднимали пыль радиоактивную, которая разлеталась повсюду. Допустим, ее не было в пяти метрах, а ты остановился на обочине, ветер подул немного — заразился еще больший участок местности.
К 7 ноября мы готовили к запуску третий блок, поэтому надо было все продезинфицировать, везде убрать все светящееся. Быстро пролетела первая неделя, я пришел к начальнику и сказал ему: "Тут мы подтягиваемся, что-то делаем". Открытые распределительные устройства не работали. Крупные объекты на тот момент уже перестали функционировать. Начальник пообещал дать мне инженеров для того, чтобы они осмотрели все и определили, какой объем работ необходимо сделать.
Тогда на место приехали полковники. Они поселились в будке — больше их не видел. Два часа я провел на открытых распределительных устройствах. Кабели внизу, кабели вверху — везде стойки. По окончании работ вышел, сел в машину, поехал на обед. Прихожу в столовую и не попадаю в дверной проем. Что-то не то со мной было. Остался без обеда, пошел к машине, сел, сказал водителю, чтобы вез домой. Попросил приехать за мной в половину пятого и отвезти на планерку, потому что не знал, смогу ли дойти или нет до оперативной группы.
Во время планерки я дважды терял сознание, говорили сослуживцы. Когда сдал дозиметр, оказалось, что я нахватал ни много ни мало 3,65 тысячи рентген. Анализы крови, которые брали у нас каждую неделю, конечно же, ухудшились. Непонятное происходило. Что тогда со мной случилось, не знаю. Попал я как раз под двойное воздействие — и высокочастотное поле, и радиацию. Через некоторое время пошел на поправку.
Затем меня перебросили на организацию ночных смен, поскольку мы выбивались из графика. Однажды в темное время суток тоже пришлось побывать в зараженном месте. Подхватил большую дозу радиации. Спустя пару дней меня сняли со станции.
Далее расскажу интересную историю. Один из бойцов, приехавший из Чечни, спрятался в тягаче, который находился рядом с главным корпусом. На протяжении долгого времени он там спал. Меня попросили вытащить его оттуда. Определенные навыки, как открыть тягач, как попасть в его середину, у меня были, ведь в прошлом я служил танкистом.
Взял нужный инструмент, залез туда, а он лежит без сознания. Быстренько вытащили парня наверх, положили в машину и отвезли в Киев. Для того чтобы спасти бойца, медикам пришлось отрезать ему руку — ту, которой он к броне прикасался.
Александр Панфилов. Фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
В то же время я сказал начальнику, что "лишних" надо со станции убрать. Но для этого нужно было собрать всех начальников цехов, которые принимают людей, и командиров подразделений, которые выделяют людей. И тогда сказали, что снимут с меня не только погоны, но и голову, если что-то пойдет не так. А я ведь ломать ничего и не собирался. В результате проведенной планерки мы сократили рабочую смену на 168 человек.
Я жил в двухэтажном деревянном доме. Солдат был у нас, который мыл везде полы, чтобы пыли не было. Жили мы нормально, а кормили нас как на убой. Я на станцию приезжал, на холодильнике меня всегда ждал пузырек элеутерококка. Его смешивал с минералкой и применял внутрь — целый день можно было бегать спокойно. Когда силы покидали меня, пил настойку эту.

Олег Селезнев. Фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
Продукты нам привозили из безопасной зоны — в основном из Орла и Тулы. Когда чистили зубы, рот полоскали колой или боржоми. Нельзя было использовать обычную воду. В коридоре постоянно стояли ящики. Радиация, она ведь без вкуса и запаха. Невидимая. Тело иголочками кололо, когда уровень радиации превышал допустимый. Это была тоже война, в которой главным действующим лицом являлась радиация.

Ликвидаторы последствий аварии. Фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
С чернобыльцами встречаемся в День памяти жертв радиационных аварий и катастроф 26 апреля. Вспоминаем было, обнимаемся и говорим: "Живи дольше. Родина тебя послала, родина тебя вспомнит".
Смотрите полную версию на сайте >>>