
Александр Иванов. Фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
Мы работали в зоне дезактивации населенных пунктов: снимали дерн, мыли здания специальными порошками. Пытались определить, можно ли путем дезактивации подготовить территорию для жизни людей. Позже выяснили, что это было бесполезное занятие. Уровень радиации через несколько дней вернулся на прежний уровень. Также занимались строительством дороги в сторону станции. Ездили в зону Чернобыльской АЭС, возили материалы для возведения саркофага. Я, например, вел учет доз облучения всей нашей части, так как являлся начальником химической службы инженерно-дорожного батальона.
Страшно и было, и не было. Мы примерно знали, какая доза смертельная, сколько человеку можно. Нас этому учили. Там была определенная эйфория. Случилась авария, а ты — частица большой страны — участвуешь в ликвидации последствий. Молодой был, хотелось чего-то сотворить эдакого.
Жили в палатках, питались три раза в день, в том числе нам давали колбасу. Баня работала с трех часов дня до семи вечера. Организация быта военнослужащих была на высшем уровне. В деревенском сельпо продавались книги Александра Дюма.
Уходили в самоволку. Теперь уже можно рассказывать. Приходим как-то раз на танцы, народ немного разгоряченный был. Небольшой конфликт произошел с местными парнями. Пришел милиционер такой же как Дядя Степа (0+) из произведения Сергея Михалкова. У него рост был примерно 220 см. Наверное, вырос от радиации (смеется).
Всего месяц пробыл там. Высшее руководством решило, что нас дольше держать нельзя, поскольку через год уже должны были выпускаться. Посчитали нужным сократить срок пребывания — отправили домой.
Александр Панфилов
— Улетел я в Чернобыль в июле 1987 года, где сразу стал направленцем на особую зону от оперативной группы ГО СССР. Попал непосредственно на атомную электростанцию. Войсковая часть 06407. Начальники сказали, что я должен станцию знать лучше, чем все остальные. С 30 августа начал каждый день ездить туда. Когда я прибыл на станцию, выяснилось, что мой предшественник вообще не осуществлял работу на АЭС. Он отправлял водителя, который забирал отчеты и отвозил их в оперативный отдел. Постепенно я стал вникать в суть дела, узнал, сколько помещений уже обработали.

Александр Панфилов после ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
Дел было невпроворот. В самой станции нужно было собирать мусор, а он ведь радиоактивный. На улицу выносили в коробах, которые затем вываливали в могильники. Позже выяснилось, что на станции был грузовой лифт, но им не пользовались. Солдатики с 62-й отметки, то есть с высоты 62-х метров, на носилках тащили вниз радиоактивный мусор.
Кстати, вся техника, которая была там, пришла в негодность. Ни одна машина не заводилась. Практически вся электроника выходила из строя.
К химии мы относились с прохладцей. Это мягко сказано. Когда достали приборы ДП-5, они у нас сразу все вышли из строя. На наших танках были приборы ГО-27, которые сработали очень хорошо. По ним мы сориентировались, что в Чернобыле был высокий уровень радиации.
Первое время мы не имели понятия, как можно остановить машину посреди проезжей части. Старались съезжать на обочину, чего категорически нельзя было допускать в зонах радиоактивного заражения. Тем самым поднимали пыль радиоактивную, которая разлеталась повсюду. Допустим, ее не было в пяти метрах, а ты остановился на обочине, ветер подул немного — заразился еще больший участок местности.
К 7 ноября мы готовили к запуску третий блок, поэтому надо было все продезинфицировать, везде убрать все светящееся. Быстро пролетела первая неделя, я пришел к начальнику и сказал ему: "Тут мы подтягиваемся, что-то делаем". Открытые распределительные устройства не работали. Крупные объекты на тот момент уже перестали функционировать. Начальник пообещал дать мне инженеров для того, чтобы они осмотрели все и определили, какой объем работ необходимо сделать.
Тогда на место приехали полковники. Они поселились в будке — больше их не видел. Два часа я провел на открытых распределительных устройствах. Кабели внизу, кабели вверху — везде стойки. По окончании работ вышел, сел в машину, поехал на обед. Прихожу в столовую и не попадаю в дверной проем. Что-то не то со мной было. Остался без обеда, пошел к машине, сел, сказал водителю, чтобы вез домой. Попросил приехать за мной в половину пятого и отвезти на планерку, потому что не знал, смогу ли дойти или нет до оперативной группы.
Во время планерки я дважды терял сознание, говорили сослуживцы. Когда сдал дозиметр, оказалось, что я нахватал ни много ни мало 3,65 тысячи рентген. Анализы крови, которые брали у нас каждую неделю, конечно же, ухудшились. Непонятное происходило. Что тогда со мной случилось, не знаю. Попал я как раз под двойное воздействие — и высокочастотное поле, и радиацию. Через некоторое время пошел на поправку.
Затем меня перебросили на организацию ночных смен, поскольку мы выбивались из графика. Однажды в темное время суток тоже пришлось побывать в зараженном месте. Подхватил большую дозу радиации. Спустя пару дней меня сняли со станции.
Далее расскажу интересную историю. Один из бойцов, приехавший из Чечни, спрятался в тягаче, который находился рядом с главным корпусом. На протяжении долгого времени он там спал. Меня попросили вытащить его оттуда. Определенные навыки, как открыть тягач, как попасть в его середину, у меня были, ведь в прошлом я служил танкистом.
Взял нужный инструмент, залез туда, а он лежит без сознания. Быстренько вытащили парня наверх, положили в машину и отвезли в Киев. Для того чтобы спасти бойца, медикам пришлось отрезать ему руку — ту, которой он к броне прикасался.

Александр Панфилов. Фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
В то же время я сказал начальнику, что "лишних" надо со станции убрать. Но для этого нужно было собрать всех начальников цехов, которые принимают людей, и командиров подразделений, которые выделяют людей. И тогда сказали, что снимут с меня не только погоны, но и голову, если что-то пойдет не так. А я ведь ломать ничего и не собирался. В результате проведенной планерки мы сократили рабочую смену на 168 человек.
Я жил в двухэтажном деревянном доме. Солдат был у нас, который мыл везде полы, чтобы пыли не было. Жили мы нормально, а кормили нас как на убой. Я на станцию приезжал, на холодильнике меня всегда ждал пузырек элеутерококка. Его смешивал с минералкой и применял внутрь — целый день можно было бегать спокойно. Когда силы покидали меня, пил настойку эту.

Олег Селезнев. Фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
Продукты нам привозили из безопасной зоны — в основном из Орла и Тулы. Когда чистили зубы, рот полоскали колой или боржоми. Нельзя было использовать обычную воду. В коридоре постоянно стояли ящики. Радиация, она ведь без вкуса и запаха. Невидимая. Тело иголочками кололо, когда уровень радиации превышал допустимый. Это была тоже война, в которой главным действующим лицом являлась радиация.

Ликвидаторы последствий аварии. Фото: Владислав Костин, ИА IrkutskMedia
С чернобыльцами встречаемся в День памяти жертв радиационных аварий и катастроф 26 апреля. Вспоминаем было, обнимаемся и говорим: "Живи дольше. Родина тебя послала, родина тебя вспомнит".