Черная быль: иркутяне вспоминают трагедию на АЭС

Мы работали в зоне дезактивации населенных пунктов: снимали дерн, мыли здания специальными порошками. Пытались определить, можно ли путем дезактивации подготовить территорию для жизни людей. Позже выяснили, что это было бесполезное занятие. Уровень радиации через несколько дней вернулся на прежний уровень. Также занимались строительством дороги в сторону станции. Ездили в зону Чернобыльской АЭС, возили материалы для возведения саркофага. Я, например, вел учет доз облучения всей нашей части, так как являлся начальником химической службы инженерно-дорожного батальона.

Страшно и было, и не было. Мы примерно знали, какая доза смертельная, сколько человеку можно. Нас этому учили. Там была определенная эйфория. Случилась авария, а ты — частица большой страны — участвуешь в ликвидации последствий. Молодой был, хотелось чего-то сотворить эдакого.

Жили в палатках, питались три раза в день, в том числе нам давали колбасу. Баня работала с трех часов дня до семи вечера. Организация быта военнослужащих была на высшем уровне. В деревенском сельпо продавались книги Александра Дюма.

Уходили в самоволку. Теперь уже можно рассказывать. Приходим как-то раз на танцы, народ немного разгоряченный был. Небольшой конфликт произошел с местными парнями. Пришел милиционер такой же как Дядя Степа (0+) из произведения Сергея Михалкова. У него рост был примерно 220 см. Наверное, вырос от радиации (смеется).

Всего месяц пробыл там. Высшее руководством решило, что нас дольше держать нельзя, поскольку через год уже должны были выпускаться. Посчитали нужным сократить срок пребывания — отправили домой.

Александр Панфилов

— Улетел я в Чернобыль в июле 1987 года, где сразу стал направленцем на особую зону от оперативной группы ГО СССР. Попал непосредственно на атомную электростанцию. Войсковая часть 06407. Начальники сказали, что я должен станцию знать лучше, чем все остальные. С 30 августа начал каждый день ездить туда. Когда я прибыл на станцию, выяснилось, что мой предшественник вообще не осуществлял работу на АЭС. Он отправлял водителя, который забирал отчеты и отвозил их в оперативный отдел. Постепенно я стал вникать в суть дела, узнал, сколько помещений уже обработали.

Дел было невпроворот. В самой станции нужно было собирать мусор, а он ведь радиоактивный. На улицу выносили в коробах, которые затем вываливали в могильники. Позже выяснилось, что на станции был грузовой лифт, но им не пользовались. Солдатики с 62-й отметки, то есть с высоты 62-х метров, на носилках тащили вниз радиоактивный мусор.

Кстати, вся техника, которая была там, пришла в негодность. Ни одна машина не заводилась. Практически вся электроника выходила из строя.

К химии мы относились с прохладцей. Это мягко сказано. Когда достали приборы ДП-5, они у нас сразу все вышли из строя. На наших танках были приборы ГО-27, которые сработали очень хорошо. По ним мы сориентировались, что в Чернобыле был высокий уровень радиации.

Первое время мы не имели понятия, как можно остановить машину посреди проезжей части. Старались съезжать на обочину, чего категорически нельзя было допускать в зонах радиоактивного заражения. Тем самым поднимали пыль радиоактивную, которая разлеталась повсюду. Допустим, ее не было в пяти метрах, а ты остановился на обочине, ветер подул немного — заразился еще больший участок местности.

К 7 ноября мы готовили к запуску третий блок, поэтому надо было все продезинфицировать, везде убрать все светящееся. Быстро пролетела первая неделя, я пришел к начальнику и сказал ему: "Тут мы подтягиваемся, что-то делаем". Открытые распределительные устройства не работали. Крупные объекты на тот момент уже перестали функционировать. Начальник пообещал дать мне инженеров для того, чтобы они осмотрели все и определили, какой объем работ необходимо сделать.

Тогда на место приехали полковники. Они поселились в будке — больше их не видел. Два часа я провел на открытых распределительных устройствах. Кабели внизу, кабели вверху — везде стойки. По окончании работ вышел, сел в машину, поехал на обед. Прихожу в столовую и не попадаю в дверной проем. Что-то не то со мной было. Остался без обеда, пошел к машине, сел, сказал водителю, чтобы вез домой. Попросил приехать за мной в половину пятого и отвезти на планерку, потому что не знал, смогу ли дойти или нет до оперативной группы.