В Иркутске проходит второй фестиваль современного искусства "Территория. Иркутск" (12+). Это совместный проект Фонда развития культуры и современного искусства "Территория", Московского музея современного искусства и золотодобывающей компании "Полюс". В рамках фестиваля 9 июня на сцене Иркутского академического драматического театра им. Н.П. Охлопкова состоится моноспектакль Дмитрия Сердюка в сопровождении Симфонического оркестра Иркутского областного музыкального театра им. Н.М. Загурского "Конец прекрасной эпохи" (16+). Корр. ИА IrkutskMedia побеседовал с Дмитрием Сердюком о новом спектакле, поэзии Бродского и реакции аудитории на чтение поэзии.
— До спектакля "Конец прекрасной эпохи" у вас уже была программа по поэзии Бродского. Почему возникло желание сделать новый спектакль?
— Желание сделать новый спектакль по поэзии Бродского возникло у меня из-за потребности вернуться в особое состояние. Поэзия Бродского требует особого состояния — это нельзя читать "площадно", на большой сцене с огромным залом. Мне важно, чтобы каждое слово, каждая интонация доходила до зрителя, чтобы между нами возникал настоящий диалог.
Для меня каждый спектакль — это всегда вызов. Я не хочу повторять то, что уже делал, мне важно искать новую форму, новый способ разговора со зрителем. И если хотя бы несколько человек в зале почувствуют, что это для них, что эти строки говорят с ними напрямую, значит, всё было не зря.
— Когда произошло ваше первое знакомство с поэзией Бродского? Какое она на вас произвела впечатление?
— Моё первое знакомство с поэзией Бродского произошло ещё в юности, в 14 лет, мне подарили маленький сборник "Избранное" (12+) поэзии Иосифа Бродского. Это было столкновение с совершенно особенным словом, с ритмом, который не похож ни на что другое. Его поэзия — это интеллектуальный вызов, но при этом в ней есть невероятная музыкальность и, какое-то пронзительное одиночество.
Когда я впервые читал его стихи, мне казалось, что он говорит со мной напрямую. Его интонация, его парадоксальность, его взгляд на мир — всё это резонировало. Тогда, наверное, больше всего меня поразило чувство пространства и времени в его поэзии. Бродский умел говорить о вечном так, как будто это касается тебя лично, прямо сейчас.
На какие вопросы он отвечал тогда? Скорее, он помогал их ставить. Что значит быть свободным? Как выжить в изгнании — не только физическом, но и внутреннем? Как слова могут сопротивляться времени? Он не давал готовых решений, но в его стихах всегда было ощущение, что главное — не бояться думать, не бояться задавать вопросы. И именно это ощущение до сих пор делает его для меня таким важным.
— Как с тех пор изменилось ваше отношение к стихам Бродского и к его фигуре?
— С тех пор моё отношение к стихам Бродского, конечно, изменилось — как изменился я сам. Когда я впервые его читал, мне казалось, что это поэзия интеллектуального вызова, что его ритм, его метафоры, его парадоксальность требуют от читателя определённого уровня подготовки, особого восприятия.
Сегодня же я вижу в его стихах гораздо больше личного, человеческого, пронзительно искреннего.
Если раньше меня поражала прежде всего его форма, сложность мысли, многослойность, то теперь мне важнее его голос — голос человека, который чувствует время. Его поэзия уже не просто интеллектуальная игра, а разговор наедине, попытка осмыслить не только мир, но и себя в этом мире.
На какие вопросы она отвечает сегодня? Наверное, на те же, но с другой глубиной. Как не потеряться в этом огромном мире, где всё меняется так стремительно? Как говорить о боли, памяти, любви, времени, не скатываясь в пафос? Бродский и сегодня дает мне возможность думать, сомневаться, искать. Его стихи — это всегда вызов, и, наверное, именно поэтому они мне так нужны.
— Что нового вы открыли в поэте в работе над спектаклем?
— Раньше я воспринимал его прежде всего как интеллектуального поэта — точного, парадоксального, сложного, работающего со словом почти математически. Но в процессе погружения в его тексты я почувствовал в них ещё больше личного, живого, уязвимого. Когда читаешь Бродского, когда пытаешься пропустить его слова через голос, тело, дыхание, — вдруг понимаешь, насколько он драматичен. Это не просто стихи, это настоящее театральное существование, где есть диалог со временем, с самим собой, с миром, которого уже нет.
Ещё я увидел, как сильно его слово зависит от пространства. В камерной атмосфере оно звучит иначе, глубже, точнее. Его ритм диктует интонацию, а интонация — целое внутреннее состояние. В каждом его стихотворении есть внутренняя музыка, паузы, напряжение, которое требует не просто прочтения, а проживания. И, наверное, главное открытие — это его спокойствие перед временем. Он писал о смерти, об уходе, об изменениях так, словно смотрел на всё это с некой высоты. Не с равнодушием, нет, а с мудростью человека, который принял неизбежность и научился говорить о ней красиво.
— Что для вас самое важное в фигуре Бродского?
— Для меня самое важное в фигуре Бродского — его абсолютная внутренняя свобода. Это человек, который не прогибался ни перед обстоятельствами, ни перед властью, ни перед чужими ожиданиями. Он был самостоятельной планетой, жил в своём ритме, говорил так, как считал нужным, писал так, как чувствовал, даже если это шло вразрез с общепринятым. Его отношение ко времени тоже невероятно важно. Он смотрел на него иначе, чем большинство. В его стихах чувствуется мудрость человека, который не бежит за суетой, а стоит чуть поодаль, наблюдает, фиксирует, понимает. Он говорил о вечном, о неизбежности, но без трагедийности — скорее, с иронией и достоинством.
И, конечно, мне близка его невероятная требовательность к слову. Для него язык был не просто инструментом, а чем-то большим, чем-то, что формирует реальность. Его стихи — это грандиозная работа ума и интуиции, где нет ни одного случайного звука, ни одного лишнего штриха. Наверное, именно за это я его ценю больше всего: за независимость, глубину, точность и умение говорить о самом сложном просто.
— Какую главную мысль, ощущение вы хотели бы донести и передать зрителям?
— Главное, что мне хочется донести до зрителей через этот спектакль, — ощущение времени и внутренней свободы. Поэзия Бродского говорит с нами о том, что человек всегда один на один с вечностью, что мы существуем не только в сегодняшнем дне, но и в более широком пространстве — памяти, истории, судьбе. Мне важно, чтобы зритель почувствовал в этих стихах не только интеллектуальную игру, но и живое дыхание, тепло, уязвимость. Бродского часто воспринимают как сложного, холодного, высокоинтеллектуального поэта, но мне хочется показать, что он полон жизни, иронии, боли, любви, тоски, надежды. Я хочу, чтобы люди после спектакля вышли с вопросами, с мыслями, с ощущением прикосновения к чему-то настоящему.
— Некоторые артисты и режиссёры считают, что стихи Бродского сложно воспринимаются на слух. Согласны ли вы с ними?
— Я понимаю, почему они так говорят. Стихи Бродского требуют от слушателя внимания и внутреннего соучастия. Но я не думаю, что это делает его поэзию недоступной. Скорее, она требует правильного подхода — как от артиста, так и от зрителя. И здесь моя задача — не просто читать, а создавать пространство, в котором Бродский становится живым и ощутимым. У Бродского очень точный ритм, и если поймать его, если подчиниться этой внутренней музыке, стихи начинают звучать естественно. Это уже не набор сложных фраз, а живая речь, которая ведёт зрителя за собой. Во-вторых, паузы, дыхание, интонация. Я ищу живую интонацию, которая помогает раскрыть смысл. Иногда пауза говорит больше, чем тысяча слов.
В-третьих, эмоциональная вовлечённость. Если артист сам ощущает стихотворение, проживает его, зритель это чувствует. Стихи Бродского нельзя читать равнодушно или просто "правильно" — важно, чтобы они звучали через внутренний опыт. В-четвёртых, контакт со зрителем. Бродский писал для человека, а не для абстрактного читателя. Поэтому мне важно говорить его стихами так, чтобы у зрителя было ощущение, что это обращение лично к нему. В камерном пространстве это особенно ощутимо — взгляд, интонация, атмосфера создают эффект живого диалога. В результате стихи перестают быть просто текстом — они становятся живыми, звучащими, дышащими. И если зритель находит в этом свое личное переживание, свою боль, свою мысль, значит, они прозвучали не зря.
— Вы читали поэзию Бродского в разных городах и даже странах. Различается ли реакция на них у аудитории?
— Да, я действительно читал поэзию Бродского в разных городах и странах, и могу сказать, что восприятие его поэзии всегда разное — и это абсолютно естественно. Каждый зритель, каждая аудитория приносит в зал свой культурный и эмоциональный багаж, своё понимание языка, свои ассоциации. В России его стихи часто воспринимаются очень лично. Здесь Бродский — часть нашей культуры, нашей истории. Люди чувствуют в его строках отголоски собственного опыта, иногда даже не столько осознавая смысл, сколько проживая эти слова через себя.
За границей реакция может быть другой. В Европе Бродского воспринимают как феномен, литературное явление, иногда даже больше как философа, чем как поэта, через которого можно пропускать свои личные чувства. Иногда он звучит как предсказание, иногда как исповедь, иногда как вызов. Но если стихи по-настоящему прожиты на сцене, если зритель их услышал, прочувствовал, значит, неважно, в каком городе ты находишься — Бродский говорит с каждым.
— Что для вас в поэзии Бродского и его персоне остаётся загадкой?
— Для меня в поэзии Бродского остаётся загадкой его отношение ко времени и вечности. Он писал о неизбежности, об уходе, о памяти так, будто смотрел на всё это с какой-то недоступной обычному человеку высоты. В его стихах есть ощущение смирения перед временем, но при этом — постоянный вызов ему, попытка зафиксировать мгновение, превратить его в слово, которое останется.
"… Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо…"
Ещё для меня загадка — его спокойствие перед одиночеством. Скорее, он воспринимал одиночество как естественное состояние человека, как часть пути. Мне интересно, насколько это было осознанным выбором, внутренней установкой, а насколько — просто способом выжить.
А если говорить о личности, то загадкой остаётся его некоторая закрытость. Бродский был человеком резким, ироничным, блестяще интеллектуальным, но что стояло за этой бронёй? Какой он был, когда не нужно было никому ничего доказывать? Что он на самом деле чувствовал по отношению к людям, к своей судьбе, к тому, что с ним произошло? И, наверное, самая главная загадка — насколько он сам понимал влияние, которое окажет. Думал ли он о себе как о человеке, чьи стихи будут разбирать и цитировать десятилетия спустя? Или просто делал своё дело, не задумываясь о последствиях? Мне кажется, в этом и есть магия Бродского — он остаётся живым, сложным, многослойным, всегда немного недосягаемым.
Билеты на спектакль "Конец прекрасной эпохи" и другие фестивальные постановки можно приобрести на сайте.
Реклама. Рекламодатель: АО "Полюс Вернинское". (ОГРН: 1023800732889. Юридический адрес: Иркутская область, г. Бодайбо, ул. Мира, 2).
