Лесопромышленный комплекс "Велес", осуществляющий свою деятельность в Усть-Куте и специализирующийся на переработке древесины, столкнулся с рейдерским захватом, как заявляет генеральный директор предприятия Андрей Сологуб. По его словам, представители теневой сферы пытаются отжать бизнес всеми силами и средствами: на организацию регулярно пишут многочисленные жалобы в контролирующие органы, подают исковые заявления в суды, организуют митинги с участием бывших сотрудников. И все это делается для того, чтобы впоследствии получить рентную базу с качественным лесом. Опасения зарубежных партнеров компании насчет такого ведения бизнеса в России оправдались. Такое положение дел негативно сказывается на имидже России, считает Андрей Сологуб. Гендиректор "Велеса" рассказал в интервью ИА IrkutskMedia о проблемах, с которыми столкнулась компания, изменении лесоэкспортной политике и мерах для наведения порядка в лесном комплексе.
— Андрей Николаевич, расскажите, как строился ваш бизнес, с какими трудностями вы сталкивались на этапе становления?
— Свое дело начал в 2011 году с небольшого предприятия в Качуге. Там совместно с партнером мы организовали небольшое производство по переработке лиственницы. Спустя некоторое время начали экспортировать готовую продукцию в Европу. Объемы были небольшие – примерно семь или восемь вагонов с переработанной древесиной поставляли ежемесячно на рынок Старого Света.
Сложности были, впрочем, как у всех. Основной проблемой было сырье, поскольку в то время у нас не было ни сырьевой базы, ни своих делян, соответственно, мы все это покупали. В дальнейшем начали думать о том, как бы нам получить в аренду или с помощью еще каких-то механизмов лес. И в 2012 году мы уже сами вышли на лесозаготовку. Вот так начиналось наше предприятие.
— Почему именно Европа? Почему выбор пал на переработанную древесину? На тот момент в лесной отрасли же уже сложился определенный опыт, когда люди просто брали и экспортировали круглый лес в тот же Китай. Это и ближе, и быстрее.
— При анализе рынка у меня сформировалась позиция, которой придерживаюсь и по сей день: сырье на экспорт – это путь в никуда по причине того, что очень много факторов, которые от нас никак не зависят. Любое государство, в том числе и Россия, старается бороться с экспортом необработанной древесины. В этом случае не остается ничего. Это дело, которое не требует больших усилий. Мы понимали, что в дальнейшем работа государства будет направлена на то, чтобы противодействовать такому бизнесу. И начинать проект, который изначально обречен на провал, не хотелось. Мы с самого начала выбрали путь, который имеет перспективы развития. У нас не было какого-то сложного оборудования, все было простейшее, но мы понимали, что продукция, которую мы поставляем, – жизнеспособная, качественная, и к нам вопросов со стороны контролирующих органов будет намного меньше, как если бы мы сейчас пошли бы по пути просто "гнать кругляк" в Китай.
— Как вы находили партнеров?
— Посещали различные специализированные выставки. На одном из таких мероприятий познакомились с немецкими представителями, которые на тот момент уже работали с несколькими организациями в России. Пригласили их на наше производство, они посмотрели, дали некоторые рекомендации. Это и стало отправной точкой. Производство у нас было небольшое, и существовало оно достаточно долго – до прошлого года, поскольку решил продать предприятие, с которого все началось. Решили сконцентрироваться на одной рабочей площадке, чтобы постоянно не разрываться между двумя территориями,
— Когда пришло понимание того, что нужно "расти", в какие стороны стоит расширяться?
— Это было тогда, когда появилось собственное сырье в районе, где находился наш завод. Это принципиальный момент в любом производстве: чем дальше, тем сырье становится дороже. И мы понимали, что варианты, по которым разово брали площадки под рубку леса, не имели под собой долгосрочной перспективы. К тому же цена на круглый лес возросла в несколько раз по причине того, что нелегальные китайские бизнесмены с наличными деньгами практически "обрушили рынок", с ними было очень сложно конкурировать. Приходили, например, к лесозаготовителю и предлагаешь заключить договор по определенной цене, но получали отказы. Тогда в Качугском, Жигаловском и Усть-Ордынском районах было практически нереально купить хорошее сырье по причине того, что китайцы скупали за "наличку" почти все. Был такой период. Одним словом, потребность в собственном сырье к тому времени для нашей модели, ориентированной изначально на переработку, стала жизненной необходимостью.
— Сегодня часто можно слышать, что Иркутская область и незаконные заготовки леса стали чуть ли не синонимами. Лесная отрасль Приангарья является самой большой в стране в части заготовок, от этого есть мнение, что и самой криминализированной. Каково ваше отношение к происходящему?
— По моему мнению, это на самом деле так, потому что лес очень сложно контролировать, здесь огромные площади и тут замешан "черный нал". Сейчас этого, конечно, становится меньше, по причине введения ЕГАИС, которая в свое время напрямую коснулась лесников. В незаконных схемах стало мало просто рубить лес, появилась необходимость его легализовывать. Также ужесточился контроль со стороны федеральных структур. Таможенная и налоговая службы отслеживают все сделки.
Также появилась другая опасность, связанная с конкуренцией. Мы с 2012 по 2016 год вели поиск рентной базы, чтобы ее купить. В то время время аукционы практически не проводились, да и победить в них было нереально. Многие помнят "аукцион-миллионник", по которому единовременно разыграли 1 млн кубометров. Очевидно, что ни малый, ни средний бизнес тогда шансы не имели. Сейчас же существует другая опасность, заключающаяся в недобросовестной конкуренции, которая пагубно влияет на многие лесные компании, когда рентные базы просто забирают различными путями крупные игроки.
— Как вам удается работать в этих условиях?
— Если вернуться к истокам нашего дела, то следующим этапом после перемещения деятельность в Усть-Кутский район стало сотрудничество с Иркутской нефтяной компанией. Мы предложили ИНК вариант, предполагающий вырубку за свой счет лесов, которые и так надо было спилить в рамках различных проектов. Срубленный лес предложили забирать к себе на переработку. Сотрудничество оказалось успешным. Таким образом отработали два года. После чего недалеко от Ярактинского месторождения нам удалось обрести свою рентную базу, на которой и по сей день работаем. Вот такой был наш этап.
После появления рентной базы мы задумывались о том, чтобы уйти в более глубокую переработку и уже выпускать конечную продукцию. Взвесив все "за" и "против", решили вместо строительства завода приобрести готовый бизнес. Купили в конце 2017 года компанию "Велес" за счет инвестиционного кредита Сбербанка. Получили от финансовой организации хорошую процентную ставку. Весь поток леса, который сейчас поступает от Иркутской нефтяной компании, отправляем на переработку на завод.
— Каковы объемы в процентном соотношении?
— Перерабатывается практически все сырье, которое получаем и заготавливаем. Точной цифры не скажу, но это порядка 95%. И большая часть готовой продукции уходит на экспорт в страны АТР, прежде всего в Японию. Второе место занимает Европейский союз. Третья строчка принадлежит Китаю – туда отправляем то, что уже не можем никуда продать, продукцию, которая не может использоваться нашими основными партнерами.
Вообще нас более 20-ти видов наименований, и это только на экспорт. И еще есть небольшая часть на внутренний рынок. Мы сушим древесину, строгаем, профилируем – есть полный спектр продукции. И все это на заводе в Усть-Куте.
— Интересно, то есть вы понимаете, что работаете в отрасли, которую многие называют самой криминализованной, но при этом являетесь примером сотрудничества с зарубежными партнерами. Что по этому поводу думают ваши зарубежные партнеры?
— Все трудности, которые мною сегодня озвучены, отчасти нашей компанией уже преодолены и носят, так сказать, естественно-производственный характер. Они связаны с госрегулированием и законодательством. Иначе говоря, заданные правила игры. Конечно, они меняются в нашей стране чаще, чем хотелось бы, но это особенности ведения международного бизнеса и наши партнеры все это понимают. Чего нельзя сказать о фактах, с которыми нам пришлось столкнуться в конце 2018 года, вот тут наши иностранные партнеры обеспокоились всерьез.
— Расскажите о возникших проблемах, как вы их видите, откуда они пошли? И какие в дальнейшем перспективы?
— Суть в том, что сейчас новые реалии – это борьба за ресурсы. Цель у недоброжелателей, которые инициировали все эти негативные процессы в отношении нашей компании, одна – сырьевая база, потому что никто из них не заинтересован в развитии производства. Они просто отправляют сырье на экспорт. Так как с этим, как я говорил ранее, сейчас большие проблемы, леса стало намного меньше, то борьба за легальные сырьевые базы усилилась, и люди платят большие деньги за то, чтобы получить контроль. Мы обладаем двумя сырьевыми базами, и они расположены недалеко от Усть-Кута. И этот объект, конечно, очень интересен для рейдеров.
— Когда начались первые проблемы?
— Это произошло еще в прошлом году, но в активную фазу "давление" перетекло в феврале 2019 года, когда были попытки захвата офиса в связи с непонятными "документами", с силовой поддержкой, с охранными агентствами, когда начались проверки, инициированные непонятно кем, когда начались попытки использовать правоохранительные органы в борьбе как раз за наши сырьевые базы.
— Как это выглядело? Какие-то предложения поступали?
— Да, регулярно на нас выходят люди, которые предлагают переписать на них наши сырьевые базы. В этом случае обещают оставить в покое и прекратить давление.
— То есть речь даже не о заводе идет?
— А им неинтересен завод. У них конкретная цель – вырубать и поставлять на экспорт. Это "серая схема", им неинтересно инвестировать во что-то. Такие структуры, скажем так, рейдерские, сейчас во многих районах области. Чем хорош Усть-Кут? Тем, что территория северная, а лес оттуда дорогой и очень ценится. Южные районы не так интересны этим "товарищам". А все, что севернее Братска, – это уже другое дело. Тот лес намного дороже стоит в Китае. До прошлого года в Усть-Куте не было ни одной китайской пилорамы, сейчас их там несколько. Я сейчас не говорю о легальных заводах, куда китайские бизнесмены добросовестно вкладывают деньги. Таких примеров тоже полно, но это совсем другая история. Я говорю о тех пилорамах, которые как грибы после дождя возникли. Установили примитивные станки, чтобы не платить налоговую пошлину. На таких предприятиях, условно говоря, со ствола дерева сдирается кора, и фактически в необработанном виде отправляется все на экспорт.
Я знаю, что сейчас есть вневедомственная рабочая группа, которая ведет как раз работу по совершенствованию законодательства, где будет четко прописано, что такое необработанная продукция, что такое продукция глубокой переработки, а что такое грубо обработанная продукция, которая будет тоже облагаться большими пошлинами. Но пока у них есть такая возможность, они так делают, это первое. Второе – у них есть квоты, по которым на экспорт можно поставлять уголь, лес, и они этим тоже пользуются. "Плечо вывозки" в 120 км – это очень хорошо, поскольку себестоимость низкая. Сейчас среднее "плечо вывозки" в Иркутской области составляет примерно 300-350 км.
В этих районах лес еще остался. Мы действительно очень аккуратно используем нашу базу, не занимаемся варварской вырубкой леса. У нас есть план долгосрочного развития. Мы понимаем, что если сейчас все вырубим, то, что будем делать через 10 лет.
— Как реагируют иностранцы, они ведь в курсе происходящего?
— Зарубежные партнеры очень переживают за нас. Недавно к нам прилетали немецкие и японские партнеры. Они оказывают нам всестороннюю поддержку, все прекрасно понимают. Опасения иностранного бизнеса насчет того, что такое бывает в России, оправдываются. Это не очень приятно, и нам перед ними неудобно, но мы с этим ничего не можем сделать. В таких случаях ничего, кроме "обиды за державу", на ум не приходит, но это уже, скорее, личное… Наши партнеры давно с нами знакомы и знают, что у нас всегда была безупречная репутация, как, впрочем, и у предыдущего собственника завода. Но вся эта ситуация пагубно сказывается на имидже нашего государства.
— Они понимают, когда вы им такой "инвестклимат" пытаетесь объяснить?
— Да. У нас было много совместных планов и с другими компаниями, в том числе и с итальянскими, которые планировали строить здесь с нами завод по производству ОСБ-плит. Раньше мы не очень публичной компанией были. Но в связи с этим конфликтом нам пришлось проявить себя в медийном пространстве, потому что это был один из инструментов защиты и у нас особо не оставалось выбора. И сейчас говорить о каких-то совместных проектах пока не стоит. Мы взяли паузу и занимаемся только защитой бизнеса.
У нас вся группа компаний зарегистрирована на территории Иркутской области, а основной производственный актив находится в Усть-Куте, и мы все налоги уплачиваем там, причем делаем это в бюджеты разных уровней.
— Но ведь на местах таких компаний, которые там уплачивают налоги, я так понимаю, немного?
— Насколько мне известно, есть еще два таких предприятия, которые зарегистрированы там же, где и мы. Налоговые отчисления от их деятельности поступают в местную казну. У многих организаций деньги уходят, конечно, не в городской или региональный бюджет.
В нашей организации работает более 200 человек. В зависимости от сезона это число колеблется. Сейчас из-за всех этих проблем у нас идет спад по всем направлениям. Все это отражается и на сотрудниках. Очень трудно вести деятельность "в белую", отбиваться от нападок, тогда, когда по большому счету от правоохранительных органов нет поддержки. В лучшем случае они держат нейтральную позицию.
— В какие инстанции обращались в связи с происходящим?
— Мы обращались в полицию, в органы прокуратуры, последние как раз отреагировали. Но это именно надзорное ведомство. Сотрудники помогают в рамках своих полномочий. А вот в полиции мы не нашли поддержки, то есть все наши заявления, в том числе и коллективные, остались на бумаге, и никакого реального результата мы не получили.
Также ходили к депутатам, заручились их поддержкой. Аналогичная ситуация и с общественными организациями. Есть люди, которые не имеют прямой интерес, однако они прекрасно понимают наше положение и стараются помочь. Журналисты нам тоже очень помогли, освещая происходящее на страницах своих изданий. И во многом это подвигло не очень честных на руку чиновников и сотрудников, которые помогают рейдерам в каком-то смысле задуматься а не оставить ли нас в покое.
— Как сейчас обстоят дела?
— Сегодня эта ситуация на том же этапе: как началась "активная фаза" с февраля 2019 года, так она и продолжается. Проходим несколько проверок в неделю. У нас компания вместо работы занимается отписками, устранением бесконечных нарушений, которые там якобы найдены. Это постоянное хождение по судам, по допросам. Это деструктивная деятельность. Если сейчас посмотреть на офисных сотрудников, то кто-то находится в суде, кто-то – в различных инстанциях. Не очень хорошая ситуация, и она продолжается по сей день.
В частности, недоброжелатели собирали уволенных за полгода сотрудников, "заинтересовали" их каким-то образом, чтобы те выходили на митинги возле проходной, выступали с "надуманными" требованиями о том, что мы якобы недоплатили заработную плату. В Следственный комитет и прокуратуру предоставили все документы, что каждому работнику заработная плата была выплачена в полном объеме. О таких "акциях" снимают видео, которые затем размещают в интернете. Это серьезные репутационные потери. Также пишут, что мы ведем незаконную деятельность. Естественно, надзорные органы вынуждены приезжать и проводить проверки, это опять-таки влияет на работу. Подобного рода атаки происходят ежедневно.
Также приходили в офис и запугивали сотрудников, звонили, предлагали деньги, чтобы коллектив писал жалобы в трудовую инспекцию. Иными словами, это классическая схема рейдерства по расшатыванию компании.
Кроме того, в Арбитражном суде находится немало исков. На заседания ходят представители юридической службы, приходится нам тратить на это какие-то деньги. Заявления в полицию пишут не только на меня, но и на всех сотрудников компании, чтобы те боялись и переходили работать к ним.
К тому же нас обвинили в том, что мы якобы производим гигантское количество отходов. На самом деле это товарная щепа, которую складируем на своей территории, а потом развозим в муниципальные котельные, которые отапливают город. Более того, ситуация такая, что мы за свои поставки уже года полтора не получаем ничего, копится долг, но мы обязаны по контракту все равно эту щепу развозить. После очередной проверки получили предписание о том, что нужно избавиться от отходов. Получается коллизия. С одной стороны, нам необходимо убрать щепу с территории, с другой, ее надо складировать для дальнейшей вывозки на обслуживание муниципальной котельной. Как нам реагировать на такие предписания? Абсурдная ситуация.
— Есть примеры таких же действий в отношении ваших коллег? Кто-то еще сталкивался?
— Да, только имена я не буду называть. Подобная ситуация с лесозаготовителями была и в Иркутской области, и в Красноярском крае. У них также хотели забрать самый лакомый кусок. Сейчас это встречается массово. С предприятиями, которые работают по схеме "вырубка леса – экспорт", практически невозможно ничего сделать, поскольку у них нет слабых мест. К примеру, у них в офисе сидит трое, есть нанятая бригада с лесозаготовительным комплексом. Они все "выкашивают", нанимают машины, все отгружается на экспорт и продается. К таким не подобраться, потому что, кроме офиса из трех человек, у них ничего своего нет. А крутятся там миллионы в квартал. И вот абсурдная ситуация – чем белее и больше предприятие, тем легче его уничтожить. И защиты ждать не приходится.
— Что, на ваш взгляд, стоит поменять, возможно, на законодательном уровне, чтобы таких ситуаций не было?
— Я думаю, что надо более детально проработать законодательство на федеральном и областном уровнях для того, чтобы предприятия, которые работают "в белую" и занимаются глубокой переработкой, были более защищенными. И, конечно, нужно уходить от поставок необработанного сырья. Это является главной проблемой многих производителей, потому что сложно конкурировать с "черным налом" за сырье. Правоохранительные органы должны более тесно работать с бизнесом и учитывать их интересы не формальными отписками, внимательно подходить к этому вопросу. К примеру, у нас сейчас поддержка только от прокуратуры. Есть также не связанные с бизнесом структуры, которым можно легко проверить "белое" предприятие. Все должно более детально прописано на законодательном уровне.
— Что вы можете сказать о проекте по чипированию древесины. Такие вещи помогут изменить положение дел в лесной отрасли?
— Они, конечно же, поменяют ситуацию в лучшую сторону, но путь нелегальной древесины все равно не отследишь. Это больше дисциплинирует и так легальных представителей рынка, упорядочивает их работу, но не так уж и сильно отражается на тех, кто работает "по-серому" или "по-черному". Если говорить про любые запреты, то мы выступаем за этапность в этих процессах. Необходимо дать время честным предпринимателям, которые действительно хотят перейти на какой-то новый уровень, чтобы у них было время построить свое производство, возможно, с помощью Минпромторга или каких-то региональных структур, за счет предоставления льготного финансирования и т. д. Это нужно для того, чтобы люди могли заниматься именно переработкой. Тогда многие проблемы уйдут. Многие станут заниматься более глубокой переработкой, если будут уверены в том, что к ним не придут с проверками спустя некоторое время после открытия бизнеса и не отберут у них все. Тогда пропадут и представители Китая с наличными деньгами.
— Могла бы помочь такая мера как ограничение квот на вывоз леса?
— Ситуацию могли бы также поменять или сокращение квот на вывоз, или заградительные таможенные пошлины. Механизмов может быть много, но они должны быть четко продуманы. Также нужно обратить внимание и на время, когда предприятие сможет выбрать себе иной путь. В другом случае никто не мешает предприятиям, которые занимаются заготовкой леса, продавать продукцию организациям, которые занимаются переработкой. Просто сейчас, например, нашему предприятию купить лес у этих компаний практически нереально, потому что им нет смысла продавать весь лес легально. Это надо заключить контракт, в котором будет написано, что кубометр стоит, допустим, 3,5 тысячи рублей. С этой суммы еще необходимо уплатить НДС в 700 рублей. А зачем? Если они продадут за те же самые деньги, то не будут уплачивать налоги. Естественно, они выбирают этот путь. А государство теряет огромные деньги, когда такое происходит. Мы же не можем покупать по заниженным ценам, потому что индикативные цены, которые нам выставляет таможня, поэтому наши договоры прозрачные. Соответственно, когда мы приходим и говорим: "Давайте мы у вас купим", то нам отвечают: "А какой смысл нам вам продавать?" В случае если будет реализована схема, когда круглый лес, в принципе, нельзя будет вывезти за границу или установят невыгодные пошлины, тогда, конечно, легальные лесозаготовители развернутся в сторону заводов, которые находятся в Иркутской области.
— Сейчас получается, что регулятор бросается из крайности в крайность. Совсем недавно звучала мысль о том, чтобы запретить вообще весь экспорт в Китай, якобы оттуда самое зло идет.
— Направления экспорта особого значения не имеют. Здесь смысл в том, что Китай находится близко, поэтому "предприниматели" оттуда пользуются несовершенствами законодательства, которые у нас есть. Китай – это огромный рынок, и запретить туда экспорт – не совсем правильный шаг, как мне кажется. Только надо экспортировать не круглый лес, а уже обработанное сырье. Только государство должно создать комфортные условия для бизнеса. Тогда и налоговая отдача будет другая.
— Как вы оцениваете перспективы вашего предприятия?
— Мы смотрим с надеждой в будущее и планируем наше дальнейшее развитие, несмотря на все препятствия. Хотя, конечно, тяжело так работать и разные мысли возникают. На сегодняшний день мы является участниками регионального инвестпроекта и стараемся его реализовывать, правда, плохо это получается. Если бы всех этих "ситуаций" не было, то мы давно бы уже ушли далеко вперед. Это нас очень тормозит и мешает нам работать.
